- Лорд Эддард Старк, я желаю назначить тебя Десницей короля. - Я не достоин такой чести. - Я не оказываю тебе честь. Я хочу, чтобы ты правил государством, пока вино, еда и шлюхи загоняют меня в могилу.
Когда мне было двенадцать, мой отец три месяца собирал деньги, чтобы купить мне новые бутсы. Сейчас у меня есть деньги, но каждый раз, когда я смотрю на них, я вспоминаю, откуда я и кто.
В войну погиб цвет народа. В живых из лучших сохранились немногие. А дети не стали лучше отцов, хотя нельзя осуждать какое-либо поколение целиком. Вот, может быть, поэтому теперь и мало кто рискует броситься грудью на амбразуру, защищая свою и чужую честь…
Никто не вправе заставлять идти против совести. Никто не вправе заставлять предавать любовь. Никто не вправе уговаривать изменить чести. Никто Но мы делаем и это! По собственной инициативе. Когда на одной чаше весов наша любовь, совесть, честь, а на другой - миллион влюблённых, совестливых, честных.
- Да что это вы, японцы, чуть какая моральная трудность, сразу кончаете с собой! Будто подлость от этого превратится в благородный поступок! Не превратится!
- Честь отчизны, мой дорогой Асагава, блюдет не тот, кто покрывает ее преступления, а тот, кто не боится ее от них очистить. После этой сентенции возникла пауза. Слушатели задумались, прав ли доктор, и, судя по тому, что инспектор поморщился, сержант кивнул, а вице-консул вздохнул, пришли к неодинаковым выводам.