Хасан знал, что каждую душу придется протрясти сквозь самое частое сито, пропустить сквозь самые мелкие ножи, чтобы потом никогда не вспоминать о получившемся человеческом фарше. И никогда не сомневаться в том, что из него можно вылепить все, что угодно. Ему угодно.
Стремительно убежала, бросив Хрипунова в тёмном коридоре, пропитанном ароматами вечной тухлятины и нестрашной молодой нищеты, которая ещё надеется на то, что всё это - черновик, и потом, очень скоро, наступит настоящая жизнь, которую можно будет прожить набело - счастливо и хорошо.
Оттуда его жестоко шуганул дворник, дядька незлой, но тихо и очень причудливо ненормальный. Заключенный никем не замеченной шизофренией в очень красивый и необыкновенно сложный мир, полный цветных сполохов, заботливых голосов и изысканно сложных ритуалов, дворник требовал от вверенного ему контингента соблюдения целого конгломерата самых невероятных правил.
Нельзя заставить мужчину отдать его единственную жизнь за самку, какой бы сладкой она ни была. Поэтому цена за человеческую жизнь должна превышать цену самой жизни. И Хасан определил эту цену. Не сразу - но определил. И всегда расплачивался честно.