У меня не было ни малейшего желания объяснять этому невинному дитяте легитимного права, сколь губительна иной раз бывает надежда. Она пожирает все ресурсы ослабленного сердца, его способность к сопротивлению, как неточные удары боксёра, который безнадёжно проигрывает. На моей памяти обманутые надежды погубили гораздо больше людей, чем людская покорность судьбе, когда ёжиком свернувшаяся душа все силы сосредотачивает на том, чтобы выжить, и ни для чего больше в ней просто не остаётся места.
- Надо только страстно желать - засипел он мне в ухо. - Это как закон сообщающихся сосудов. Чувство передается другому постепенно, как медленный удар молнии. Своего рода перетекание космической энергии. Но природе надо немножко пособить. Ибо она безлична и капризна..
- Да она просто алмаз чистого отчаяния, - Без малейшей примеси горечи. - Он бросил на меня пристальный взгляд. - И без раскаяния, - Добавил он. - Это другая сторона, та, что без будущего. Та, что лишь в настоящем. Она не замутнена даже надеждой. Только веселый покой чистого отчаяния..
- Счастье, несчастье, - продолжила она, - это все громкие, напыщенные понятия минувшего столетия. Даже не знаю, чем бы я хотела их заменить. Может - одиночество и иллюзия неодиночества? Не знаю. А чем еще?…
- Знаете почему всегда будут новые войны? - Потому что память подделывает воспоминания, - сказал я. - Это сито, которое пропускает и предаёт забвению всё ужасное, превращая прошлое в сплошное приключение. В воспоминаниях-то каждый герой. О войне имеют право рассказывать только павшие - они прошли её до конца. Но их-то как раз заставили умолкнуть навеки. Равич покачал головой. - Просто человек не чувствует чужой боли, - сказал он. - В этом всё дело. И чужой смерти не чувствует. Проходит совсем немного времени, и он помнит уже только одно: как он сам уцелел.