– От правды не уйдёшь, – сказал Блик. – Мы с тобою два старых дурака. Ума набираться поздно, остается только подтрунивать над собой – всё лучше, чем делать вид, будто так и надо.
может, и упираться не стоит, когда враги станут тащить меня к двадцати пяти годам. Двадцать пять – достойный пожилой возраст… Вот бы тридцать лет прожить двадцатипятилетним. А там – хоть трава не расти.
– Итак. – Кел Квотермейн наклонился вперёд, поскрипывая тростниковыми костями. – Что ты хочешь узнать? – Всё, – выпалил Дуглас. – Всё? – Квотермейн хмыкнул себе под нос. – На это потребуется аж десять минут, никак не меньше. – А если хоть что-нибудь? – спросил Дуглас. – Хоть что-нибудь? Одну, конкретную вещь? Ну, ты загнул, Дуглас, для этого и всей жизни не хватит. Я довольно много размышлял на эту тему. «Всё» с необычайной лёгкостью слетает у меня с языка. Другое дело «что-нибудь»! «Что-нибудь»! Пока разжуешь, челюсть вывихнешь. Так что давай-ка лучше побеседуем обо «всём», а там видно будет.
– …любовь, – закончил Блик. Квотермейн так и не выдавил из себя это слово. Приторное, слащавое. Такое пошлое, такое правдивое, такое докучливое, такое чудесное, такое пугающее и в конечном счете для него совершенно потерянное.