Тут во мне загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная
злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную
жизнь, неистовая потребность разнести что нибудь на куски, магазин, например, собор или себя самого, совершить какую нибудь лихую
глупость, сорвать парики с каких нибудь почтенных идолов, снабдить каких нибудь взбунтовавшихся школьников вожделенными билетами до Гамбурга, растлить девочку или свернуть шею нескольким представителям мещанского образа
жизни. Ведь именно это я ненавидел и проклинал непримиримей, чем прочее, – это довольство, это
здоровье, это прекраснодушие, этот благоухоженный
оптимизм мещанина, это процветание всего посредственного, нормального, среднего.