Винишко стало дорожать,
Зарплаты стало не хватать.
И не напиться и не опохмелиться.
И возле дома у ларька
Теперь уж не попить пивка
Осталось петляю завязать и удавиться.
А наш притончик гонит самогончик.
Никто, ребята, не поставит нам заслончик.
И пусть шманают опера,
Мы пьем с утра и до утра.
Вагончик жизни покатился под уклончик.
Не надо пива и вина, опустошай стакан до дна.
Милее сердцу и дешевле самогончик.

Я с детства был идеалист,
Душою чист как белый лист.
Не знал, не ведал запаха спиртного.
Но вот в компанию попал
И покатился и пропал.
Плыву как лодка без руля и рулевого.

Я вывернул события мешок
И до пылинки вытряс на бумагу.
И, словно фокусник, подобно магу,
Загнал его на белый на вершок.
Вся кровь, что океанами текла,
В стакан стихотворенья поместилась.
Вся мировая изморозь и стылость
Покрыла гладь оконного стекла
Но солнце вышло из меня потом,
Чтобы расплавить мировую наледь
И путникам усталым просигналить,
Каким им ближе следовать путем
Все это было на одном листе.
На двадцати плюс-минус десять строчек.
Поэты отличаются от прочих
Людей
Приверженностью к прямоте
И краткости.

Ты упорхнул, как белый лебедь.
Ты улетел, оставив боль.
А мне б с тобою, где бы ты не был,
А мне бы только лишь с тобой!

Но я осталась одинокой
И гордой! Видно, на беду.
Судьба поломана жестоко…
Я - зимний лебедь на пруду.

Ты обломал любви мне крылья
И бросил в зиму умирать.
А мне хватило только сил бы,
Чтоб стужу злую переждать.

Но ветер бьёт в лицо колючий,
Пронзая холодом насквозь.
Ты прилетай, меня не мучай!
Нельзя нам быть с тобою врозь!

Ведь лебедь жить один не может,
Ему лебедушка нужна,
Ведь в трудный час она поможет
И рядом быть всегда должна.

Но тщетны все мои стенанья,
Напрасны слёзы и мольбы…
Со мной останутся страданья
И лебединый стон судьбы…

26.09.13. (03:20)
Copyright: Ирина Стефашина, 2013
Свидетельство о публикации 113111001056

Когда быть одинокой я устала,
Когда меня тоска совсем достала,
Когда прикосновение подушки,
Как поцелуй любимого за ушком,
Когда страданиям конца и края нет,
Когда затмила грусть мне белый свет,
Когда я задыхалась, злость кляня,
Тогда я и… придумала тебя…

Влюбившись в этот образ, поняла:
Обидно… поздно… Вот и все дела…

Серые глаза - рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Чёрные глаза - жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза - луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза - песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.

Как четыре стороны
Одного того же цвета,
Я люблю - в том нет вины -
Все четыре этих цвета.

Её голосом тихим Ты говоришь со мной -
Обрубаю канаты и пью адмиральский чай…
Это море пойдёт на всё, чтоб не стать водой -
Только солью и словом, поэтому отвечай:
Сколько душ до меня ты пустила уже ко дну,
Сколько тел поднимала, коснувшись губами, ввысь?
Отчего я не помню других, лишь тебя одну,
Отчего обрубаю канаты, смотрю на пирс…

Её голосом тихим Бог говорит со мной -
И она это знает, и смотрит всегда в глаза.
Это заговор вечный, и вечный горячий бой:
Ты не веришь в догматы, читая любовь с листа -
Безупречным Ars amandi белый исписан лист…
Корабельный журнал мой хранит лишь одно число:
Я не верю в других, выходивших на мой карниз,
Или прячущих в китель заплаканное лицо.

Если прямо по курсу идти от меня к тебе
/слишком много ранений, и рядом свистящих пуль/
Я, наверно, пошёл бы, направив корвет к скале,
Ведь попасть на твой остров можно лишь бросив руль.
Её голосом тихим… Ars amandi… Пой и пей -
Это плаванье вечно, не стоит идти ко дну…
До неё говорили и Навин, и Моисей -
Ты прости, я не слышал… не ставь же теперь в вину.
Эти волны пойдут на всё, чтоб не стать водой -
Обрубаю канаты и пью адмиральский чай…
Я услышал так много, лишь день разделив с тобой.

Это письма из моря - не надо, не отвечай.

Снег бутылочного цвета
Опыляет городок…
У зимы - повадки лета
И короткий поводок.

У зимы - прозрачный волос,
Неудельный вес и рост,
У зимы - зелёный голос
И пушистый куцый хвост.

… Улиц общая палата…
Уязвимый белый свет
Признаётся виновато
В том, чего подавно нет…

Мы живем в мире сплетен и зависти,
Без интриг в нем и дня не прожить,
Злой язык без костей и без жалости
Норовит все живое убить.

Раздражает созданье убогое,
Что уменья любить не дано,
Что взлететь не сумеет двуногое
И завистливое воронье.

Ах, с каким бы они наслаждением
Опорочили женскую честь
С хладнокровно-язвительным рвением,
Лишь за то, что с тобою мы есть.

И за то, что люблю и любима я,
Что не мил без тебя белый свет,
Обездоленные, несчастливые
С осуждением смотрят мне вслед.

Так и ищут малейшую трещину,
Чтобы насмерть камнями забить
Беззащитную хрупкую женщину,
Что посмела так страстно любить.

По радужным граням сквозь снег я тебя проведу.
И прочь все запреты, все страхи, обиды, тревоги.
Лишь белое солнце и ветер, уснувший в саду,
Проводят нас в путь и прошепчут: «Вас выбрали Боги».
И белым дождем вдруг прольется печаль в небеса.
И время начертит звенящие белые строки
На зеркале сумерек, спрятанном в наших глазах.
И только рассвет будет помнить, а ночь будет слышать
Задумчивый ритм наших тихих далеких шагов.
Мы будем бродить по уставшим заброшенным крышам
И сети сплетать из завьюженных северных снов.
Ты нас не заметишь и вряд ли узнаешь при встрече.
Мы станем другими, мы станем цветными как сны.
За нами придет к тебе Время… и вьюга… и ветер…
И тайны откроют, укрытые знаком Луны.

Коснулась рука руки, и мир, на миг изменился,
Черно белый, привычный он, вдруг в мгновение озарился.
А вокруг, нет никого, только ты и я на планете,
Потому что любовь пришла, вместо солнца она нам светит.

Коснулась душа души, и птицы ввысь улетели,
Расцвели на земле цветы, среди бури, среди метели.
Крылья выросли за спиной, и по телу разлИлась нега,
Полетели, мой Дорогой, вслед за птицами ввысь полетели.

Коснулась рука руки, и мир на миг изменился,
Словно в сказке доброй он, в сад прекраснейший превратился.
В том саду только мы с тобой, по тропинкам любви гуляем,
И пьянящий цветов аромат, полной грудью вдвоем вдыхаем.

Я подарю тебе Весну
с её изменчивой погодой,
небес весенних седину
и молний блеск, и рокот грома.

Я подарю тебе садов
безумство белого цветенья,
жужжанье пчёл и гул жуков,
и птиц весенних песнопенье.

Я шелест подарю волны
и ветров шёпот многогласый,
и свет мерцающей звезды:
зелёный, белый, жёлтый, красный.

Луны сиянье подарю
И в море «лунную дорожку»…
Лишь об одном тебя молю-
пожарь, любимая, картошку!

И вот опять пришла красавица-зима,
Пушистый снег ложится снова на дома.
И этот белый снег напомнит мне о том,
О тех далеких днях, что были мы вдвоем.
Я вспоминаю этот вечер, этот снег,
Я вспоминаю твой веселый звонкий смех,
Я вспоминаю ясную нежность твоих глаз,
О, сколько б отдал я, чтоб с ними быть сейчас.

И в той далекой, самой дальней стороне,
О, как я счастлив был с тобой наедине,
А вот теперь лишь белый снег кружит,
И мое сердце в одиночестве грустит.

Я не забуду этих первых дней любви,
Но если б знал ты, как мне дороги они.
И каждый год, когда приходит к нам зима,
Я вспоминаю о тебе, любовь моя.
Я вспоминаю этот вечер, этот снег,
Я вспоминаю твой веселый звонкий смех,
Я вспоминаю ясную нежность твоих глаз,
О, сколько б отдал я, чтоб с ними быть сейчас.

Знаю до стона всё, что мне скажешь. Ты - моя копия с малым отличием. Детка, ведь нас это сильно обяжет к несоблюдению правил приличия. К несовпадению в малых деталях и непомерной физической схожести, мы поведеньем с лихвою добавим и голонервности, и тонкокожести. Снова наполниться болью колючей, переживая цунами подстрочное? Милый, ты веришь, что это отучит нас с тобой выть на луну одиночества? Тихим удавом к добыче пластаясь, вдохом и выдохом тянется время. Мы - неизвестного роду и племени, родичи/пленники/выродки рая, брошены в холод земельного ада …
Свободолюбием дурно влияют чёрные овцы на белое стадо.

Руси-матушки ключик
сломлен пополам,
славный идол Перунов совсем
иссох,
и поделился на тлен, да на
пенья волхвов. А крещенье всё идёт и идёт, як
надобно.
И весь срам обратился в белый
лёд, и всё идёт, як надобно! Моя буйна головушка желала
на покой,
Дал себе зарок я верный, что
на сечу нейду.
Но на дубинушке моей - дуб и
громова стрела, зело Перуну, да любы, дуб и
громова стрела!
Лиховатый светильник всё
качается, и всё идёт, як надобно! А моею голубкой потчивали
печенег,
Придавили ей перси
кристианским крестом,
да боярскою волей
искромсали ей плоть, Так принесите ж её жертвою
под идолы! И всё идёт, як надобно! Один лишь царственный
Рюрик - вот славен был
вождь!
А остальные, другие - что
конский навоз,
а все другие - басурмане, гады, змеи, не славяне!
Над родимою землицей
окаянный снег шёл. Купил лубок про заграницу,
не по-божески всё,
там царит амператор, и, зело
не как у нас.
Верую - огонь Перунов их
накажет, И всё пойдёт, як надобно! А без права крепостного всё
будет - чудо как!
Времена те скоры, надо лишь
погодить,
Там не будет барина, всё будет
всласть, Там по воле Перуновой
настанет благодать! Как-то в ночь раскрыл я очи и
понял,
Всё идёт, як надобно!

Когда мне бывает особенно грустно,
Я творчеством скромным привык заниматься,
Нельзя, чтобы было внутри тебя пусто,
Хандра и печаль красоты лишь боятся.

Возьму белый холст, задрожу в предвкушеньи,
Я бог живописного действа сейчас,
Пейзажи, портреты, мечты и виденья,
Как хочется мне удивить, люди, вас.

Нет, хватит, довольно, другой я сегодня,
Я прост и понятен, как старый солдат,
Я краток, как выстрел, спокоен как слон я,
И в творчестве лозунг: ни шагу назад,

Уверенно кистью я круг нарисую,
Большой как луна в безмятежную ночь,
И броским штрихом пополам разделю я,
И все,- я закончил, я смог это смочь.

И если меня кто-то спросит, что это?
Отвечу я вам, ничего не тая,
Все просто и честно, друзья, - Жопа это,
Она символ нашего, блин, бытия.