Весь её мир словно перевернулся вверх дном, ей казалось, она летит в пропасть безнадёжного отчаяния. С этого момента ощущение предательства, словно заноза, засело у неё в голове, и ничто не могло заставить его исчезнуть.
Никто не хочет — никто не может понять одного: что я совсем одна. Знакомых и друзей — вся Москва, но ни одного, кто за меня — нет, без меня! — умрёт. Я никому не необходима, всем приятна.
— Умоляю, — старик произнёс непривычное для него слово, которое уже и не употребляется, потому что всем давно стало ясно — умолять бесполезно кого угодно о чём бы то ни было. Не откликаются люди на мольбы в наше время. Мольбы ближних только раздражают, вызывают досаду, в лучшем случае смешат.
Мне БОЛЬНО, понимаете? Я ободранный человек, а вы все в броне. У всех вас: искусство, общественность, дружбы, развлечения, семья, долг - у меня, на глубину, НИ-ЧЕ-ГО.
How happy is the blameless vestal’s lot! The world forgetting, by the world forgot. Eternal sunshine of the spotless mind! Each pray’r accepted, and each wish resign’d…
У неё отняли волю, она превратилась в автомат. Билась, как птица, попавшая в силки, но только ломала крылья и в глубине души смутно осознавала, что не собирается сопротивляться.
Он чувствовал себя таким… черным. И обессилевшим. В языке высоких эльфов было выражение, точно описывавшее подобное чувство: Vaendin-thiil, «усталость от тех темных испытаний, что преподносит жизнь». Правда, в эльфийской философии Vaendin-thiil всегда сопровождалось обратным понятием, которому эльфы в мудрости своей или, напротив, глупости предписывали большое значение. Vaendaan-naes, «возрождение в объятиях жизни». Считали, что за тьмой всегда следует свет. Кейл не был так в этом уверен.