Я всегда окружен печалью. Это видно и по моим книгам, и по журнальным публикациям. Я занимаюсь печалью. Может, это чувство и не доминирует, но я погружен в печаль. Когда я остаюсь с собой один на один, меня всегда охватывает меланхолия и я, глядя на окружающую действительность, погружаюсь в рефлексию. Печаль превалирует в моем настроении. Впрочем, ты сама знаешь, что я могу и улыбаться, и шутить. Но в одиночестве я обычно печален.
Где-то внутри меня живет милосердный, великодушный человек. Где-то внутри меня живет девочка, которая пытается понять, что испытывают другие люди, которая сознает, что люди совершают дурные поступки и что отчаяние заводит их в такие темные закоулки, каких они не могли и представить. Клянусь, она существует, и её сердце болит при виде раскаивающегося юноши передо мной. Но при встрече я не узнаю её.
На Востоке мне довелось беседовать с мудрецом, чей ясный и кроткий взор погружен в вечный закат. - Умереть — это не решение, — сказал он. - А жить? — спросил я. - И жить — тоже не решение, но кто сказал, что решение вообще существует?…
– Мама… – начал он медленно и несмело. – А что такое умереть? Ты всё время об этом говоришь. Это такое чувство? – Для тех, кто потом остаётся жить, это плохое чувство.
Мало-помалу усталость начала предъявлять свои права; дети пытались не обращать на неё внимания, потому что им делалось страшно при мысли, что они будут сидеть тут, — когда каждая минута так дорога; двигаясь в каком бы то ни было направлении, хоть наобум, они всё же шли куда-то, и, может быть, к выходу, но сесть — это значило обречь себя на смерть и ускорить её приближение.
Я не могу не могу дышать, не могу спать не могу двигаться. Как будто кругом стены: куда ни пойдешь - бамс! Стена. Чего ни захочешь - бамс! Опять стена.