С красными глазами и с копытами.
Старики зовут его Никитою.
Бродит переулками безлюдными.
Хоть по лужам, хоть в морозы лютые.
Кашлянет, машины откликаются.
Не спросясь, в чужие окна пялится,
В темноте гуляет невидимкою,
Льдинкой на карнизе по-дзинь-зинькает.
Он настолько стар, вся шерсть повытерта,
Да и нет былой, в помине, прыти той.
А хрипит, что ваша фисгармония,
Никаких лекарств. До цитрамония.
Бают старики, что он безвредный, мол,
Кто б разговорил? Слыл балаболом он,
Раньше, - всё про подвиги над фрицами,
А теперь, - вдруг, жалостью проникся к ним...
Утром: щёлк, протезы. Ноги - с виду, те:
"Ну, давай, копытушки, не выдайте!"
Отчего же все его чураются?
И не дебошир он, и не пьяница.
На Касьяна, на исходе месяца,
Слух прошёл, безногий Бес повесился,
На ветру медальки - льдинки брякали.
Схоронить? Родных? Остался, вряд ли, кто!
Почему осину выбрал,
кстати, он?
А и не бандиты - на потеху ли?
Так вот и висел,
пока спасатели
На машине с люлькой не приехали.