Парус наполнен мечтой,
Даль впереди - темнотой,
Пеною, пройденный, след,
Призрачных пирра-побед!

Якорь поднялся с трудом,
Старый разрушенный дом.
Манит уют иногда…
Вырастет в нём-лебеда!

Ветер и брызги в лицо
И неизвестно крыльцо
И незнакома рука,
Путь неизвестен пока!

Сядет ли клипер на киль,
Тысячи ли, пройденных миль,
В гавани тихой, покой,
Прошлое лишь за кормой…

По улицам тёмным блуждала душа,
Шла она тихо, легко, не спеша,
Шла осторожно, чтоб не споткнуться,
Чтоб не пришлось ей назад обернуться.

Что там оставила? Или кого?
Может быть вовсе там - ничего…
А просто по улицам и переулкам
Вышла она просто так на прогулку.

Свет фонаря осветил ей дорогу,
Свет от луны успокоил тревогу,
Ветер легонько подул ей в лицо,
Шепнул он - всё будет, поверь, хорошо…

Поверив ему, душа встрепенулась,
Смело, без страха, назад обернулась,
Что за спиной там… да ничего…
Если что там и было… уже всё прошло…

Изнанка любви обманчива и проста,
изредка манит, шкурой добытого лично зверя,
но, если присмотришься, выявишь тень креста
и ангелов, что безнадёжно теряют перья.
Только, к чему нам искать её ?
Земные пути полны городских соблазнов.
Легче во влажное забытьё
перетекать, до глубинных спазмов,
себя доводить уменьем чужим,
не плавясь в огне обоюдо-остром.
Но нарушает «постельный режим»
пара нежданных, простых вопросов.

И вот, стоишь у привычной черты,
нового серого дня
и вопрошаешь у зеркала:
- Счастлив ли ты? … а я ?
Бледно кивает чужое лицо,
чуть искажённое мутной гладью.
Полнишься мыслей тупым свинцом,
тело пакуя в платье.

Мой ларчик отпирается во сне,
Во тьме конвой выводит тени на прогулку,
Чтобы собрать не отраженный ими свет,
В проходах узких переулков,
На лицах обращенных не ко мне,
А к фонарю. Собрать на фонаре.
Былом источнике тепла и света.
И по шагам, как эхо гулким,
Моих теней, со всего света
Забрать и спрятать снова на заре.
О молодость моя, ты где!
Непродолжителен, невнятен сон,
И безнадежен, как тюремная прогулка,
Среди чужих, чужого прошлого имен,
Царапаных на ветхой штукатурке,
И стершихся за давностью времен.

Наша жизнь - маскарад, конфетти в полумраке,
Изначальность презрев, мы скрываем лицо.
Может, есть в том судьбы неподдельные знаки,
Только слепы сердца, налитые свинцом.
Маскарад наших душ - бремя жестких сомнений.
Что скрывают за маской дела и слова?
Как понять, где конец всех ошибок и трений,
Как себя убедить, что любовь не права?
Разглядеть, разгадать, невозможность измерить…
Но в пыли, позабытая нами броня.
Это ж надо, суметь до последнего верить,
В то, что видишь напротив себя короля!
Мы взорвем маскарад серпантином и светом,
В танце дружно проклятья друг другу шепча.
Я в костюме Марии Антуанетты…
Ты, к несчастью, в костюме ее палача…
***
На подмостках нелепицей тень гильотины.
У монархов отвага и гордость в чести.
Королевы не плачут. Они, как мужчины,
Даже если бы слезы могли их спасти…

Её голосом тихим Ты говоришь со мной -
Обрубаю канаты и пью адмиральский чай…
Это море пойдёт на всё, чтоб не стать водой -
Только солью и словом, поэтому отвечай:
Сколько душ до меня ты пустила уже ко дну,
Сколько тел поднимала, коснувшись губами, ввысь?
Отчего я не помню других, лишь тебя одну,
Отчего обрубаю канаты, смотрю на пирс…

Её голосом тихим Бог говорит со мной -
И она это знает, и смотрит всегда в глаза.
Это заговор вечный, и вечный горячий бой:
Ты не веришь в догматы, читая любовь с листа -
Безупречным Ars amandi белый исписан лист…
Корабельный журнал мой хранит лишь одно число:
Я не верю в других, выходивших на мой карниз,
Или прячущих в китель заплаканное лицо.

Если прямо по курсу идти от меня к тебе
/слишком много ранений, и рядом свистящих пуль/
Я, наверно, пошёл бы, направив корвет к скале,
Ведь попасть на твой остров можно лишь бросив руль.
Её голосом тихим… Ars amandi… Пой и пей -
Это плаванье вечно, не стоит идти ко дну…
До неё говорили и Навин, и Моисей -
Ты прости, я не слышал… не ставь же теперь в вину.
Эти волны пойдут на всё, чтоб не стать водой -
Обрубаю канаты и пью адмиральский чай…
Я услышал так много, лишь день разделив с тобой.

Это письма из моря - не надо, не отвечай.

Годы идут, годы движутся,
Челюсть вставлена, трудно дышится.
Гляну в зеркальце, одна кручина,
Шея в складках, лицо в морщинах.
Туфли куплю, в журнале копия,
Носить не могу, плоскостопие,
Вдаль не вижу, вблизи как безрукая,
Не то дальнозоркая, не то близорукая.
И слух стал немного ниже,
Пошлют подальше, иду поближе.
Нам Пушкин пел очень упорно:
Любви все возрасты покорны,
Мол, и в старости на любовь есть сила.
Но я вам скажу, не тут то было!
Хочу кокетничать глазки в пол,
А лезу в сумочку, где валидол.
К мужчине в объятья хочется броситься
Да мешают очки на переносице.

Ты умеешь быть сукой
И в лицо улыбаться.
Мертвой хваткой гадюки
На груди извиваться.
Карий взгляд обжигает -
В нем лютуют пожары.
Ты, как женщина, знаешь,
Как использовать чары.
И никто не поверит,
Что под этою маской
Одинокого зверя
Скрыты нежность и ласка.
Бьется чуткое сердце
В той, с которой быть рядом
Я готов, чтоб согреться.
Мне другую не надо.
Мне все дни, что живу я
Без нее, хуже муки.
Я хочу поцелуя
Милой крошки - не суки…

В мыслях водоворот
Или в душе сумятица -
Хватит! Иди вперед,
Даже не вздумай пятиться,

Кутаясь в пальтецо
В страхе дрожать припадочно…
Ветер? Пускай в лицо!
В спину - уже достаточно…

В шею гони тоску -
Осточертела, склочница,
И не считай «ку-ку» -
Серая лжет пророчица.

Мы еще поживём,
В узел завяжем горести,
И, даст-то Бог, найдем
Тему для новой повести!

То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.
И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.
Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал что было тогда тобой?
Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог «Варяг».
Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.

Луна взошла монетой надо мной, брокажем обезумевшей волчицы… И снег лежит с утра на мостовой, и молится, кто знает как молиться. У города, в такие времена, лицо Иуды, бдящего у храма - я отдал всё, и ты всё отдала - но всех даров без поцелуя мало. Как он целует в губы горячо, и предаёт распятью без сомненья, заглядывая мне через плечо в пристанище, где бродят только тени. В чистилище грехов моих и бед /гордыня отзовётся аритмией/. Я продан тьме за несколько монет, но выкуплен за первой литургией. Меня спасёт январская метель, и Магдалина рыжая у древа, глухая ночь и пламенный «Cartel», весь бренный мир, неведомый и белый.
И вот когда, судьбу переборов, я улыбнусь за томиком Верлена… забуду я, как ты прощал воров, как целовал устало и надменно. Мой старый город, может быть тогда услышишь ты и Слово и Сюиту, и тридцать отречений серебра не мной одним окажутся забыты.

Мы незнакомы, но невольно,
На Вас оглядываюсь я,
Мне удивительно и больно,
Что до сих пор Вы не моя.

Я провожаю Вас глазами,
И на руке ищу кольцо.
Все время жду, когда Вы сами,
В мое посмотрите лицо.

Когда скрестятся наши взгляды -
Надеюсь в Вашем я прочту,
Что Вы хотели бы быть рядом,
Что я нашел свою мечту.

Что жизнь покатится привольно,
Что будет страсть, любовь, семья,
Мы незнакомы, но невольно,
На Вас оглядываюсь я.

Он бежал на свиданье,
он так спешил,
И уже выбивался,
из последних сил,
Потом все равно,
что жизнь,
что смерть,
Важно было одно-
успеть,
Его стеной встречала,
ночная жуть,
и до того причала,
был долог путь,
Дожди в лицо хлестали,
он весь дрожал,
но словно был из стали,
еще бежал,
Бежал задыхаясь,
спешил, спешил,
Он главный в жизни
забег совершил,

Она не пришла.
Такой человек.
Кто скажет:
«Спасибо»,
за тот забег.

Ветер в лицо, я иду и сутулюсь,
Снег в волосах, нараспашку душа,
Я разлюбил - ты кричишь мне вдогонку,
Рана от слов этих - глубже ножа.

Я ненавижу тебя - слышу в спину,
Я не дышал тобой, просто привык!
Милый, ну что ж ты никак не уймешься,
Гул автострад заглушает твой крик.

Мы, наконец, друг от друга свободны,
Что нам делить? Ты меня не тревожь,
Я пойду дальше своею дорогой,
Только дай вытащить из спины нож

Я к тебе привыкала.
Смотрела в твоё лицо,
Пыталась тонуть в светлой зелени ласковых глаз.
Ты в объятья медвежьи меня замыкал кольцом,
Без эмоций читал бездарные строки о нас.

А потом ты ушел.
И я снова пошла по швам.
Не вставала с постели. Теряла силы и вес.
Не верила в то, что кому-нибудь буду нужна.
Казалось, в душе не осталось нетронутых мест.

Готова была умереть.
Не держало ничто.
Меня будто втоптали безжалостно в лужи в грязь,
Каждый новый мой вдох полость сердца жёг горячо,
Я утратила с внешним миром последнюю связь.

Но выжить смогла.
И ты видишь, что стало теперь -
Ожоги сошли, ни осталось ни шрамов, ни швов.
Глазами моими на мир смотрит раненый зверь.
Повторяя себе: «Успокойся, давно все прошло»…